Неточные совпадения
— Вы думаете, — с
жаром продолжала Пульхерия Александровна, — его бы остановили тогда мои слезы, мои просьбы, моя болезнь, моя смерть, может быть, с тоски, наша нищета? Преспокойно бы перешагнул через все препятствия. А неужели он, неужели ж он нас
не любит?
Если она
любит Штольца, что же такое была та любовь? — кокетство, ветреность или хуже? Ее бросало в
жар и краску стыда при этой мысли. Такого обвинения она
не взведет на себя.
—
Не более часу, чтоб
не более часу, и как можно больше монпансье и тягушек положите; это там девки
любят, — с
жаром настаивал Митя.
Да, так
любить, как
любит наша кровь,
Никто из вас давно
не любит!..
Мы
любим все — и
жар холодных числ,
И дар божественных видений,
Нам внятно все — и острый галльский смысл,
И сумрачный германский гений…
— Милый, добрый мой Лев Николаич! — с чувством и с
жаром сказал вдруг генерал, — я… и даже сама Лизавета Прокофьевна (которая, впрочем, тебя опять начала честить, а вместе с тобой и меня за тебя,
не понимаю только за что), мы все-таки тебя
любим,
любим искренно и уважаем, несмотря даже ни на что, то есть на все видимости.
—
Не мучаю, князь,
не мучаю, — с
жаром подхватил Лебедев, — я искренно его люблю-с и… уважаю-с; а теперь, вот верьте
не верьте, он еще дороже мне стал-с; еще более стал ценить-с!
Начались сибирские наши
жары, которые вроде тропических. Моя нога их
не любит; я принужден был бросить кровь и несколько дней прикладывать лед. Это замедляет деятельность; надобно, впрочем, платить дань своему возрасту и благодарить бога, что свежа голова. Беда, как она начнет прихрамывать; а с ногой еще можно поправиться.
Все это мать говорила с
жаром и с увлечением, и все это в то же время было совершенно справедливо, и я
не мог сказать против ее похвал ни одного слова; мой ум был совершенно побежден, но сердце
не соглашалось, и когда мать спросила меня: «
Не правда ли, что в Чурасове будет лучше?» — я ту ж минуту отвечал, что
люблю больше Багрово и что там веселее.
— Потому что он
не стоит, чтоб его дочь
любила, — отвечала она с
жаром. — Пусть она уйдет от него навсегда и лучше пусть милостыню просит, а он пусть видит, что дочь просит милостыню, да мучается.
Он клялся ей во всегдашней, неизменной любви и с
жаром оправдывался в своей привязанности к Кате; беспрерывно повторял, что он
любит Катю только как сестру, как милую, добрую сестру, которую
не может оставить совсем, что это было бы даже грубо и жестоко с его стороны, и все уверял, что если Наташа узнает Катю, то они обе тотчас же подружатся, так что никогда
не разойдутся, и тогда уже никаких
не будет недоразумений.
— Так оставь меня! Вот видишь ли, Елена, когда я сделался болен, я
не тотчас лишился сознания; я знал, что я на краю гибели; даже в
жару, в бреду я понимал, я смутно чувствовал, что это смерть ко мне идет, я прощался с жизнью, с тобой, со всем, я расставался с надеждой… И вдруг это возрождение, этот свет после тьмы, ты… ты… возле меня, у меня… твой голос, твое дыхание… Это свыше сил моих! Я чувствую, что я
люблю тебя страстно, я слышу, что ты сама называешь себя моею, я ни за что
не отвечаю… Уйди!
— Мне — ничего, меня
не убудет от того, что тебя обгложут. А что ее Сонькой зовут — это всем известно… И что она
любит чужими руками
жар загребать — тоже все знают.
Хотя я сам очень
любил театр, но
не мог
не улыбаться, слушая Кокошкина, который все это говорил с таким театральным
жаром, как будто он играл роль человека, помешанного на любви к театру.
Марья Дмит<ревна>. Да! мой сын меня
любит. Я это видела вчера, я чувствовала
жар его руки, я чувствовала, что он всё еще мой! Так! душа
не переменяется. Он всё тот же, каков был сидящий на моих коленах, в те вечера, когда я была счастлива, когда слабость, единственная слабость,
не могла еще восстановить против меня небо и людей!
— Послушай, Авдей, — с
жаром заговорил Кистер и сел подле него. — Ты знаешь, я тебя
люблю. (У Лучкова покривилось лицо.) Но одно мне в тебе, признаюсь,
не нравится… именно то, что ты ни с кем знаться
не хочешь, всё дома сидишь, всякого сближения с хорошими людьми избегаешь. Ведь, наконец, есть же хорошие люди! Ну, положим, ты был обманут в жизни, ожесточился, что ли;
не бросайся на шею каждому, но почему же тебе всех отвергать? Ведь этак ты и меня, пожалуй, когда-нибудь прогонишь.
Совершенная праздность, эти поцелуи среди белого дня, с оглядкой и страхом, как бы кто
не увидел,
жара, запах моря и постоянное мелькание перед глазами праздных, нарядных, сытых людей точно переродили его; он говорил Анне Сергеевне о том, как она хороша, как соблазнительна, был нетерпеливо страстен,
не отходил от нее ни на шаг, а она часто задумывалась и все просила его сознаться, что он ее
не уважает, нисколько
не любит, а только видит в ней пошлую женщину.
Но
не тут-то было. Он прилип к нам, как клей-синдетикон. Он кидался то к Нелюбову, то ко мне, тряс нам руки, заглядывал умильно в глаза и с
жаром уверял, что он
любит искусство. Нелюбов первый дрогнул.
Софья Кирилловна сильно восставала против брака, пришла наконец в волнение и, почувствовав
жар, выражалась очень красноречиво, хотя собеседники ее ей почти
не противоречили: она недаром
любила Марлинского.
Бог был — чужой, Черт — родной. Бог был — холод. Черт —
жар. И никто из них
не был добр. И никто — зол. Только одного я
любила, другого — нет: одного знала, а другого — нет. Один меня
любил и знал, а другой — нет. Одного мне — тасканьями в церковь, стояньями в церкви, паникадилом, от сна в глазах двоящимся: расходящимся и вновь сходящимся — Ааронами и фараонами — и всей славянской невнятицей, — навязывали, одного меня — заставляли, а другой — сам, и никто
не знал.
— Нет, вероятно,
не любит, — вздыхает доктор с таким выражением, как будто ему жаль аптекаря. — Спит теперь мамочка за окошечком! Обтесов, а? Раскинулась от
жары… ротик полуоткрыт… и ножка с кровати свесилась. Чай, болван аптекарь в этом добре ничего
не смыслит… Ему, небось, что женщина, что бутыль с карболкой — всё равно!